Татьяна Ивановна была угнана в Германию, где перенесла невзгоды и тяготы, унижения и побои. Из воспоминаний Задорожней Татьяны Ивановны : "Действительно вагоны подали из – под скота, мы сами чистили сырой навоз, кто – то из родителей принес два мешка соломы, мы её раскидали по вагону, нас отсчитали какое – то количество, а именно столько, сколько должны погрузить в вагон. Ребята заняли одну сторону, девочки другую. Я не знаю, сколько нас было, но было тесно. Спали каждый на своем мешке, положив голову на руки. Слышно было тело соседа и этим согревались. Дверь вагона была открыта, перегорожена доской. Когда поезд тронулся, родные и провожатые бежали плача, и крича, за поездом сколько могли. Уже смеркалось, а мы все столпились у доски в проеме двери и прощались с родными местами, и пели, не просто пели, а орали и плакали. В Пролетарской ещё погрузили и поехали дальше. Мы продолжали петь. В Сальске тоже прицепили вагоны. Наш вагон был ещё открытым, подбежали два парня, спросили : "Ребята есть?" Потом сказали : "Кто хочет вернуться, тот должен, как только поезд проедет фонари, прыгнуть". Нашлись среди угнанных, которые решили рискнуть, но их тут поймали, и после побега закрыли все двери вагонов. Так везли очень долго, не останавливаясь. От испарения и духоты многим стало плохо, теряли сознание, стучали в двери, просили открыть, когда эшелон останавливался, но на просьбы никто не отвечал, лишь только слышна была немецкая речь. Тогда ребята, у кого были складные ножички, стали ковырять доски в полу на стыке. Им удалось сделать щели. Мы подползали и хватали ртами свежий воздух, потом эти щели стали служить туалетом. Не знаю, открывали ли другие вагоны, чтобы сходить в туалет, наш же до самой Белой Церкви не открывали. Открыли на вокзале. Немец заорал : "Выходи! Садитесь здесь" – значит перед вагоном, перед нашим вагоном был конец рядом стоящего состава. и мы с подругой Раей Кадацкой забежали за вагон. Немец орал, когда мы выбежали из – за вагона, и открыл по нам стрельбу из пистолета. Рая бежала первая, левой рукой она придерживала на груди концы головного платка, а правую как бы вытянула вперед при беге. И вдруг я вижу, что она сделала несколько шагов и стала падать. Я подхватила её, но не смогла удержать, положила на землю, побежала в вагон и сказала её старшей сестре Полине. Она выскочила из вагона и побежала к сестре, следом побежал немец, который стрелял, и офицер. Нас отправили в вагон, потом пришел немец с сестрой и забрали вещи. Рая и Полина остались в Белой Церкви, оказалось, что Рае прострелили правую кисть руки.

Долго мы обсуждали случившееся, а эшелон все мчался и мчался, все дальше увозя нас от родного дома. И, несмотря на жесткость немцев, мы находили возможность хотя бы немножко пообщаться со своими знакомыми из Орловки и поддержать друг друга. В соседнем вагоне ехал наш сосед Витя Воеводин, родной брат Полины Семеновны Соболевой. Ему с мальчишками удалось как – то удалось сварить картошку в ведре, и он принес её мне. Она была, конечно, сыроватая и очень мелкая, но мы поели. Это было уже в Польше.

Поезд тронулся, двери вагона были открыты, и мы видели, как несколько мальчишек лихо бежали к лесополосе, по ним, конечно, стреляли, но поезд скрылся за поворотом, набирал скорость. Витя, видимо, тоже был с ними, потому что больше он ко мне не приходил. Когда нас освободили я приехала домой, Виктора, Полины и Раи не было. Родители и родственники об их судьбах до сих пор ничего не знают".